Василий Щуров
Почему импортные салями и пармезан давим на границе бульдозером, а креветку с камбалой встречаем как дорогих гостей?
Итак, правительство снова пересмотрело перечень товаров, не попадающих под продовольственное эмбарго. На этот раз из черного списка исключены мальки камбалы, лаврака и молодь креветки, без которых, как выясняется, не обойтись отечественному рыбоводству. Одной рукой закапываем у таможни салями и пармезан, а другую протягиваем через границу за помощью? Так и хочется напомнить министрам банный анекдот: «Рабинович, вы уж как-нибудь определитесь — или крест снимите, или трусы наденьте!»
Напомним: президент Путин ставил задачу обеспечить продовольственную безопасность к 2020 году. В условиях антироссийских санкций и разрыва отношений с Украиной, бывшей всесоюзной житницей, другого выбора просто нет. Но что еще важнее, земли у нас больше, чем нефти, газа и истребителей, причем этот ресурс — неисчерпаемый. При грамотной аграрной политике экспорт продовольствия может стать самой доходной статьей бюджета и козырной картой в геополитике.
И ведь вроде бы все к тому идет. В начале октября за круглым столом экспертов в Совете Федерации глава Минсельхоза Александр Ткачев докладывал: «Мы уже по зерну, сахару, растительному маслу, картофелю, мясной, рыбной продукции имеем порог безопасности, практически удовлетворяем собственные потребности». А урожай злаковых нынче вообще выдался рекордным в новейшей российской истории — больше 115 млн тонн. Что позволит, по оценкам министра, продать на мировом рынке до 40 млн тонн и заработать на этом больше, чем приносит стране экспорт оружия. Но, спрашивается, что тогда не так?
Да просто к упомянутому «порогу безопасности» мы бы близко не подошли без технологической помощи стран, против которых, собственно, и направлено продовольственное эмбарго. Вот такой неожиданный результат принесли барьеры на границе. Белгородский губернатор Евгений Савченко сложившуюся ситуацию охарактеризовал так: «Наш АПК решил вопрос производства продовольствия, но сам оказался в инновационной зависимости. Иными словами, физическую зависимость от импорта продовольствия мы заменили на интеллектуальную». И тут даже не важно, что хуже. Потому что в любом случае о продовольственной безопасности можно говорить только в сослагательном наклонении: если бы да кабы.
Масштабы этой технологической зависимости ошеломляют. По данным ВНИИ экономики сельского хозяйства РАН, доля импортной сельхозтехники составляет по тракторам 66,4%, зерноуборочным комбайнам — 21%, по машинам и оборудованию для животноводства — 90%. А для пищевой промышленности в России производится лишь 2% (!) оборудования. Хотя, может, лучше бы и этого не было, потому как и из этого мизера только пятая часть соответствует мировому уровню. Импортируется 43% семян подсолнечника, 50% — кукурузы, а сахарной свеклы — 94%. Выходит, за замечательные урожаи последних лет, благодаря которым сахар в наших магазинах все еще остается дешевым, мы должны сказать спасибо в том числе французам и американцам.
Или вот какие факты привел Виктор Тутельян, директор НИИ питания. Сегодня за рубежом закупается 98% пищевых ингредиентов, без которых практически невозможно сделать любой конечный продукт — от рыбных консервов до паштета и докторской колбасы. Похожая картина с детским, спортивным и медицинским питанием, где особые требования к качеству и уровню технологий. Как тут не вспомнить, что пять месяцев назад правительство исключало из черного списка импортируемые мясо и овощи, предназначенные для производства питания для детей. Да что там пюре, смеси и прочие консервы — даже злополучный мельдоний для российских атлетов спортивные федерации закупали в соседней Латвии!
Что особенно настораживает, по ряду позиций потребность в импорте не сокращается, а, наоборот, растет.
Например, в 2014-м витаминов и субстанций для птицеводства и животноводства в Россию завезли 8300 тонн, а в 2015-м — уже 9500 тонн. То есть замкнутый круг: растет производство — и вместе с ним зависимость от импорта. Разорвать этот круг не получится без серьезных инвестиций — в развитие собственного машиностроения и семеноводства, в прикладную науку и современные технологии, в том числе по производству тех же витаминных добавок и разведению мальков.
Но пока частный капитал приходит в производство зерна, кукурузы и свеклы, иногда в птицеводство и свиноводство. То есть туда, где вложения окупаются за сезон, максимум — за два-три года. Среди бизнесменов нет желающих вкладывать деньги в долгосрочные проекты, а тем более в научные изыскания. Белгородский губернатор подсчитал, что та же сахарная свекла в прошлом году принесла агрохолдингам 70 млрд рублей прибыли, которая, заметим, не облагается налогом. При этом никого не беспокоит вопрос, почему они сеют импортными гибридами, обрабатывают поля импортными пестицидами и убирают урожай импортными комбайнами.
Очень показательна в этом отношении ситуация в животноводстве. В России производится 30 млн тонн молока, а потребность на 7 млн тонн больше. Дефицит покрывается закупками молока в Белоруссии, которая на этом зарабатывает около 2 млрд долларов в год. Отечественный бизнес фермы строить не хочет, потому что кредиты дороги, затраты окупятся нескоро, а риск банкротства слишком велик.
К слову, сегодня на поддержку села из бюджета государство тратит 215 млрд рублей в год. Надо бы больше, ведь это ничтожно мало по сравнению с дотациями и субсидиями для немецких или французских фермеров. Но ведь упомянутая сумма сопоставима с той, что мы платим за белорусское молоко. А сельхозпроизводители и переработчики еще выкладывают сотни миллиардов за импорт говядины, фруктов, овощей, на закупки все той же импортной техники, семян, витаминных добавок...
Если заставить эти деньги работать на отечественный агропром, то, может, и тратить бюджетные деньги не придется. Но это задачка, конечно, посложнее, чем тупо утюжить контрабандные продукты бульдозерами или без конца пересматривать черный список и потихоньку разрешать ввоз чужих жизненно необходимых товаров, производить которые самим не хватает желания или ума.
P.S. Серое здание на Большой Дмитровке по соседству с нынешней редакцией газеты «Труд», где политики и ученые обсуждали проблемы продовольственной безопасности, четверть века назад называли «дом Павлова». По имени последнего советского премьера, который запомнился провальной денежной реформой и повышением цен. Тогда, вопреки обещаниям, подорожавшие вдвое продукты на прилавках так и не появились. Очень скоро правительство отправилось в отставку, а премьер вместе с другими гэкачепистами оказался в Матросской тишине... Сегодня от подобного сценария мы как будто защищены. Хотя, возможно, и не так надежно, как многим кажется...
Голоса
Николай Федоров, первый вице-спикер Совета Федерации
— В московских супермаркетах лежат французские булки, шведские хлебцы, печенье из Германии, Австрии. Это приходит к нам с накруткой, с огромной добавленной стоимостью. Разве мы не можем все производить сами, из собственного зерна? Ведь это новые предприятия, налоги, рабочие места. А в конечном счете — повышение доходов населения и покупательский спрос, который служит стимулом развития. Поэтому решать проблему продовольственной безопасности надо прежде всего через усиление господдержки таких производств, где создается добавленная стоимость.
Евгений Савченко, губернатор Белгородской области
— Правительству следует мотивировать крупный бизнес вкладываться в научные исследования, НИОКРы, новые технологии — одним словом, в инновации. Размер таких вложений может и должен измеряться десятками миллиардов рублей в год. При таких масштабах и наука будет востребована. Сейчас в общей рыночной стоимости наших агрохолдингов нематериальные активы составляют доли процента. А надо стремиться к тому, чтобы доля интеллектуальной собственности была от 30 до 50%, как в ведущих мировых агропромышленных корпорациях.
Иван Ушачев, директор НИИ экономики сельского хозяйства
— Сейчас наши сельхозтоваропроизводители и переработчики при экспорте зерна теряют 1,5 тысячи рублей с каждой тонны, а могли бы дополнительно зарабатывать в 10 раз больше. Пока же Россия фактически обеспечивает дисконт для зарубежных покупателей. Сумму этих потерь мы оцениваем в размере 40-50 долларов на тонну. Это деньги, которые уходят из страны вместо того, чтобы работать на наше производство.